А тебе все никак не плачется, не кричится, не пьется в хлам.
Хрупкой девочкой в черном платьице ты мерещишься зеркалам.

Острой болью насквозь пропорота обескрыленная спина.
Ты любуешься мокрым городом из автобусного окна.

Ты любуешься мертвым городом — календарь отмеряет дни.
Ты, конечно же, слишком гордая, чтобы первой ему звонить,

и не помнишь, сказать по совести, ни причин, ни имен, ни дат…
Просыпаться с утра так горестно, так бессмысленно, что беда.

А земля потихоньку вертится, и не вырваться, хоть убей.
Город твой не прощает верности тем, кто сахарней и слабей.

Март привычен глушить рыдания. Жадно чавкает снежный гной.
Ты обманута ожиданием. Ты отравлена тишиной.

Так иди же, храня молчание, серой тенью стелись у ног,
словно сердце твое — отчаянный, рваный маятник-бегунок.

Злая девочка в черном платьице… обескрыленная спина…
А тебе все никак не плачется, и не хочется ни хрена.