..Стоило скатиться с черт знает какой высоты, чтобы очутиться в его объятиях. Хорошо, что мы сейчас в кромешной тьме, и он не видит моих полыхающих щек. Я тянула с ответом, одновременно наслаждаясь робкой лаской его рук и борясь с соблазном соврать, что у меня растянуты связки или сломана нога, и представляя, как Вацлав будет мужественно тащить меня на руках по пражским подземельям. И ведь будет же! Если только он сам себе ничего не сломал! Вот же я эгоистка!
— А ты? — торопливо спросила я.
— Порядок, — неожиданно хрипло отозвался он.
Где-то наверху на лестнице хрустнул камень и сорвался вниз, но мы не шелохнулись, словно приклеенные друг к другу. Как будто эта кромешная тьма, в которой мы вдруг оказались, смела все запреты и условности. Были только он и я, его горячее дыхание и мои горящие губы, которые мечтали отыскать его лицо в сумраке. Не в силах сопротивляться этому желанию, я наклонилась к Вацлаву, успев подумать: «Похоже, целоваться в подземельях уже становится традицией». Вацлав подался мне навстречу, и я почувствовала нетерпеливую дрожь его рук, перехвативших меня за талию, слышала, как иод моей ладонью, лежащей у него на груди, выбивает барабанную дробь его сердце, а затем ощутила его прерывистое дыхание на своих губах. Так близко, что оно вот-вот станет одним дыханием на двоих, и голова закружится, как от глотка кислорода на вершине Килиманджаро. Но внезапно щеку сковало арктическим холодом, и голос, звенящий, вибрирующий, оглушительно выкрикнул прямо над моим ухом:
— Вацек!
Я резко отпрянула от Вацлава, повернула голову и застыла от ужаса. .. (с)


Они, блин, когда-нибудь уже нормально поцелуются, я уже не говорю про "по-человечески потрахаются"?!..